XCIX

Теперь надо рассказать о Скарпхедине и его братьях. Они направились к Кривой Реке. Скарпхедин сказал:

— Постоим и послушаем.

Затем он сказал:

— Тише! Я слышу там, у реки, голоса. Кого вы берете на себя — Лютинга или двух его братьев?

Они сказали, что предпочитают взять на себя одного Лютинга.

— Для нас он всего важнее, — сказал Скарпхедин. — Плохо будет, если он уйдет от нас. И думаю, он скорее всего не уйдет, если я возьму его на себя.

— Когда подберемся к нему поближе, постараемся прицелиться так, чтоб ему не уйти от нас, — сказал Хельги.

Затем они пошли туда, где Скарпхедин слышал человеческие голоса, и увидели, что у ручья стоят Лютинг и его братья. Скарпхедин перепрыгивает на другой берег, покрытый галькой. Там стоит Халльгрим с братьями. Скарпхедип ударяет мечом Халльгрима по бедру так, что сразу же отсекает ногу, а другой рукой хватает Халлькеля. Лютинг хочет ударить Скарпхедина копьем, но тут подоспел Хельги и подставил щит, и копье застряло в нем. Лютинг поднял камень и кинул его в Скарпхедина, так что тот отпустил Халлькеля. Халлькель хочет взбежать на склон, покрытый галькой, но при этом падает на колени. Скарпхедин кидает в него секиру и разрубает ему спину. Лютинг пускается наутек, но Грим и Хельги бросаются следом и оба наносят ему раны. Лютинг кидается от них в реку, добирается до своих лошадей и скачет в Оссабёр.

Хёскульд был дома и сразу же вышел к нему. Лютинг рассказал ему, что случилось.

— От тебя можно было этого ожидать, — говорит Хёскульд. — Безрассудный ты совершил поступок. Правильно говорится, что недолго радуется рука удару. Не знаю, уцелеешь ли ты.

— Верно, — говорит Лютинг, — я едва спасся, я все же хочу, чтобы ты помирил меня с Ньялем и его сыновьями и чтобы я сохранил свое добро.

— Пусть будет по-твоему, — говорит Хёскульд. Затем Хёскульд велел оседлать своего коня и поехал на Бергторов Пригорок с пятью спутниками. Сыновья Ньяля уже вернулись и легли спать. Хёскульд разыскал Ньяля, и они начали разговор. Хёскульд сказал Ньялю:

— Я приехал сюда просить за моего родича Лютинга. Он совершил тяжкое преступление против вас: нарушил мир и убил твоего сына.

Ньяль сказал:

— По-моему, Лютинг уже поплатился за это смертью своих братьев. Если я и веду разговоры о мире, то только из дружбы к тебе. И ставлю условием мира, чтобы за убийство братьев Лютинга вира не платилась. Лютинг не получит также виры за свои раны, но заплатит полную виру за Хёскульда.

Хёскульд сказал:

— Я бы хотел, чтобы ты один рассудил это дело.

Ньяль ответил:

— Быть по-твоему.

— Может, ты хочешь, чтобы при этом были твои сыновья? — спросил Хёскульд. Ньяль ответил:

— Это нас к миру не приблизит. Но мир, который я заключу, они будут соблюдать.

Тогда Хёскульд сказал:

— Так и порешим, а ты обещай Лютингу, что твои сыновья не будут мстить ему.

— Хорошо, — сказал Ньяль. — Я хочу, чтобы он заплатил две сотни серебра за убийство Хёскульда. Жить он может оставаться на Самовом Дворе, но я думаю, что ему было бы лучше продать свою землю и уехать. Ни я, ни мои сыновья мира не нарушим, но может статься, что найдется в этих местах кто-нибудь другой, кого ему следует остерегаться. Если же тебе кажется, будто я изгоняю его из этих мест, то пусть он остается здесь, но тогда ему грозит большая опасность.

Хёскульд уехал домой. Сыновья Ньяля проснулись и спросили отца, кто это приезжал, а он ответил им, что это был Хёскульд, его воспитанник.

— Он, верно, просил за Лютинга, — сказал Скарпхедин.

— Да, — сказал Ньяль.

— Это плохо, — сказал Грим.

— Хёскульд не просил бы за него, — сказал Ньяль, — если б ты его убил, как собирался.

— Не будем упрекать отца, — сказал Скарпхедии. Теперь надо сказать о том, что этот мир между ними не был нарушен.