LXXIV
Тогда Ньяль сказал:
— Довольно!
Нельзя больше сидеть сложа руки. Пойдем туда, где сидят соседи.
Они пошли к ним и отвели четырех из
них. Оставшимся пяти они предложили сказать, не выехали ли оба Торгейра со
своими людьми со злым умыслом против Гуннара. Те, не колеблясь, ответили, что
так оно и было. Тогда Ньяль сказал, что это законный отвод иска и что он
выступит на суде с этим отводом, если противники не согласятся на примирение.
Многие знатные люди поддержали это предложение и порешили на том, что дело
рассудят двенадцать человек. Обе стороны дали друг другу руки в знак
примирения. После этого было решено, какая вира должна быть заплачена, и она
должна была быть заплачена тут же, на тинге, а Гуннар и Кольскегг должны были
оставить Исландию на три года. Но если Гуннар не уедет из страны, то родичи
убитого имеют право его убить, если смогут это сделать. Гуннар не подал виду,
что недоволен решением.
Гуннар спросил Ньяля о деньгах,
которые давал ему на хранение. Ньяль отдавал их в рост и вернул все сполна.
Денег как раз хватило на все, что Гуннар должен был заплатить.
Вот люди стали разъезжаться по
домам. Гуннар и Ньяль поехали с тинга вместе. Ньяль сказал Гуннару:
— Прошу
тебя, друг, не нарушай этого договора. Помни, о чем мы условились. Первая твоя
поездка в чужие страны принесла тебе большую славу, а эта принесет еще большую.
Ты вернешься с большим почетом и доживешь до глубокой старости, и никто здесь
не посмеет тягаться с тобой. Но если ты не уедешь из Исландии и нарушишь
договор, то тебя здесь убьют, а хуже этого ничего для твоих друзей не может
быть.
Гуннар ответил, что не собирается нарушать договор.
Он поехал домой и рассказал о решении суда. Раннвейг сказала, что ему надо
уехать из Исландии, и пусть тем временем его враги грызутся с кем-нибудь
другим.
|