Руна сорок седьмая

1. Луна и солнце сходят с неба, чтобы послушать игру Вяйнямёйиена; хозяйка Похъёлы захватывает их, прячет в гору и похищает даже огонь из очагов Калевалы.

2. Верховному богу Укко тяжело без света, и он высекает огонь для новой луны и солнца.

3. Огонь падает на землю, и Вяйнямёйнен с Ильмариненом отправляются его искать.

4. Дочь воздуха рассказывает им, что огонь попал в озеро Алуэ и там его проглотила рыба.

5. Вяйнямёйнен и Ильмаринен отправляются ловить рыбу сетью из мочалы, но поймать ее им не удается.

Старый, верный Вяйнямёйнен

Все на кантеле играет,

Он поет, играет много,

Пеньем радость пробуждает.

Звуки к месяцу доходят,

Донеслись к окошку солнца.

Из избы тут вышел месяц,

На кривую влез березу,

Вышло солнышко из замка,

На сосновой ветке село,

Чтобы кантеле послушать

И, ликуя, восторгаться.

Лоухи, Похъёлы хозяйка,

Редкозубая старуха,

Тут же солнышко схватила

И взяла руками месяц,

Унесла с березы месяц

И с сосны стащила солнце.

Унесла домой с собою,

В Похъёлу, страну тумана.

Дома прячет светлый месяц

В недра пестрого утеса,

Солнце, – чтобы не светило,‑

В глубь горы, железом полной.

Говорит слова такие:

"Никогда светить не выйдет

Из горы на волю месяц,

Никогда не выйдет солнце,

Коли я не отпущу их,

Коль сама не дам свободы,

Жеребят доставя девять,

От одной рожденных матки!"

Только месяц был запрятан,

Только солнце было скрыто,

В глыбе Похъёлы скалистой,

В недрах гор, железом полных,‑

Похищает Лоухи пламя,

Вяйнёлы огонь очажный,

Чтоб лишить огня жилища,

Чтоб лишить жилища света.

Ночь настала без просвета,

Мрак густой и бесконечный.

В Калевале ночь повсюду,

Темны Вяйнёлы жилища,

Даже там, вверху, на небе,

Темнота в жилище Укко.

Жить без света очень трудно,

Без огня и вовсе тяжко.

Люди все затосковали,

Встосковался даже Укко.

Укко, этот бог верховный

И творец небесной тверди,

Очень сильно удивился.

Он подумал‑поразмыслил,

Что там с месяцем за чудо,

Что там с солнышком случилось,

Что совсем не светит месяц,

Не сияет вовсе солнце.

Стал на край он темной тучи,

На границу неба вышел,

Он стоит в чулочках синих,

В башмаках прекрасных пестрых;

Смотрит – не найдет ли месяц,

Не видать ли света солнца,

Но найти не может месяц,

Увидать не может солнце.

Тотчас Укко выбил пламя,

Искру вышиб он живую,

Выбил огненным мечом он,

Тем клинком, горящим ярко;

Выбил он огонь ногтями,

Выпустил его из пальцев

В верхней области небесной,

В небе за оградой звездной.

И когда огонь он высек,

Спрятал огненную искру

В шитом золотом мешочке,

В среброкованой шкатулке.

Искру дал качать девице,

Дал ее воздушной деве,

Чтобы вырос новый месяц,

Солнце новое явилось.

Дева в облаке уселась,

На краю высокой тучи,

Там огонь она качает,

Убаюкивает пламя

В золотой прекрасной люльке

На серебряных повязках.

Серебра повязки гнутся,

Золотая ходит люлька,

В туче шум, движенье в небе,

Перегнулась крыша неба:

Так огонь качался в люльке,

Колебалось в небе пламя.

Вот огонь качает дева,

Убаюкивает пламя

И огонь перстами гладит,

На руках то пламя нянчит.

Вдруг упал огонь у глупой,

Безрассудной этой девы,

Он упал из рук качавшей,

Из перстов его ласкавшей.

Потряслось, расселось небо,

Двери воздуха раскрылись,

Искра огненная мчится,

Капля красная слетает

И скользит сквозь крышу неба,

И шипит сквозь толщу тучи,

И небес прошла все девять,

Шесть покрышек этих пестрых.

Молвит старый Вяйнямёйнен:

"Брат, кователь Ильмаринен!

Мы пойдем с тобой посмотрим,

Мы пойдем и разузнаем,

Там какой огонь спустился

И сошло какое пламя

С верхней области небесной

Вниз на области земные,

Может, месяца кружочек

Или солнца шар, быть может!"

В путь пошли герои оба.

Зашагали, стали думать,

Как туда попасть вернее,

Как туда пройти прямее,

Где упало это пламя,

Где огонь свалился с неба.

Вот шумит река пред ними,

Разлилась широким морем.

Начал строить Вяйнямёйнен,

Начал ловко ладить лодку,

Мастерить в лесу принялся.

Сам кователь Ильмаринен

Руль еловый к лодке сделал,

Из сосны он сделал весла.

Так была готова лодка

Вместе с веслами, с крюками;

Лодку на воду спускают,

Смастерили, опустили,

По Неве‑реке поплыли,

По Неве вокруг мысочка.

Ильматар, краса‑девица,

Дочка первая творенья,

Появилась им навстречу,

Говорит и слово молвит:

"Из каких мужей вы двое,

Как вас люди называют?"

Молвит старый Вяйнямёйнен:

"Оба мы – мужи морские,

Сам я – старый Вяйнямёйнен,

А со мною – Ильмаринен.

Ты сама откуда родом,

И твое какое имя?"

Так им женщина сказала:

"Я – старейшая из женщин,

Первая из дев воздушных,

Мать древнейшая на свете,

Жен пяти не ниже честью

И шести невест красою.

Вы куда, мужи, идете,

Путь свой держите, герои?"

Молвил старый Вяйнямёйнен,

Говорит слова такие:

"Тут огонь пропал бесследно,

Пламя без следа исчезло,

Без огня мы долго жили,

Все во мраке оставались.

Потому и в путь мы вышли

Отыскать, где это пламя,

Что с небес сюда свалилось,

С края облака упало".

Так им женщина сказала,

Молвит им слова такие:

"Нелегко найти то пламя,

Увидать его трудненько.

Принесло забот немало,

Зла наделало порядком!

Пламя это искрой пало,

Каплей красною скатилось

Из полей творца огромных,

Где ее сам Укко выбил,

Сквозь небесные равнины,

Сквозь воздушные пространства,

Сквозь отверстие для дыма,

На сухие на стропила,

В новое жилище Тури,

То, что Палвойнен построил.

Как огонь туда свалился,

В новое жилище Тури,

Начал он дела дурные,

Принялся за преступленья:

Он хватает грудь девицы,

Разрывает груди девы,

Жжет он мальчику колено,

А хозяину бородку.

Мать дитя свое кормила,

Крошку в бедной колыбели.

А туда огонь стремится,

Совершает преступленье:

Жжет дитя он в колыбели,

Груди матери опаляет.

Так ребеночек несчастный

Отошел в жилище Маны,

Ибо создан был для смерти,

Предназначен для кончины;

От огня, от мук ужасных,

В красном пламени погиб он.

Мать имела больше знаний,

Не сошла мать в царство Маны;

Заклинать огонь умела,

Знала, как изгнать то пламя

Сквозь ушко иголки малой,

В топоре через отверстье,

Через дырочку в мотыге,

Подле паханого поля".

Старый, верный Вяйнямёйнен

Быстро деву вопрошает:

"Но куда та искра делась,

Это огненное пламя,

В лес ли бросилось зеленый?

Или в море покатилось?"

Так им женщина сказала,

Говорит слова такие:

"Искра бросилась оттуда,

Разнеслось далеко пламя

И сожгло поля сначала,

Жгло поля и жгло болота,

А потом упало в воду,

В волны Алуэ скатилось:

Это озеро вскипело,

В нем огнем блистают воды.

По три раза летней ночью,

Девять раз осенней ночью

Это озеро вздымалось

От брегов своих до елей,

Бушевал огонь в нем дико,

Пламя жгло и клокотало.

Рыб, кипя, бросали волны,

Малых окуней на скалы.

И обдумывали рыбы,

Окуньки там размышляли,

Как же быть и что же делать:

Рыбы плакали о доме,

Окунь – о своем подворье,

Ерш – о крепости скалистой.

Вышел окунь‑кривошея,

Искру огненную ловит,

Но догнать ее не может.

Вышел синий сиг, погнался,

Ловит огненную искру,

Проглотил он злое пламя.

В берег Алуэ вступило,

Озеро с краев упало,

На привычное местечко

Опустилось летней ночью.

Мало времени проходит:

Проглотивший испугался,

Съевший искру боль почуял,

Сиг, пожравший пламя, страждет.

Шумно мечется повсюду,

День плывет он и другой день,

Где лежит сиговый остров,

Где стоят утесы семги,

Мимо тысячи мысочков,

Мимо сотни островочков.

Каждый мыс дает советы,

Каждый остров молвит слово:

"Не найти в глубоких водах,

В этом Алуэ спокойном,

Никого – убить беднягу,

Проглотить его, страдальца,

Уничтожить боль от жара,

От огня его страданья".

Вот пеструшка это слышит,

И сига она глотает.

Мало времени проходит:

Рыбу съевшей стало страшно,

Проглотившая болеет,

От огня она страдает.

Шумно мечется повсюду.

День плывет она, другой день,

Где стоят утесы семги,

Где стоят пещеры щуки,

Мимо тысячи мысочков,

Мимо сотни островочков.

Каждый мыс дает советы,

Каждый остров молвит слово:

"Не найти в глубоких водах,

В этом Алуэ спокойном,

Кто несчастную убил бы,

Проглотил бы кто бедняжку,

Уничтожил боль от жара,

От огня ее страданья".

Щука серая то слышит,

Проглотила ту пеструшку.

Мало времени проходит:

Рыбу съевшей страшно стало,

Проглотившая болеет,

От огня она страдает.

Шумно мечется повсюду.

День плывет она, другой день

Возле скал морской вороны,

Около утесов чайки,

Мимо тысячи мысочков,

Мимо сотни островочков.

Каждый мыс дает советы,

Каждый остров молвит слово:

"Не найти в глубоких водах,

В этом Алуэ спокойном,

Кто несчастную убил бы,

Проглотил бы кто бедняжку,

Уничтожил боль от жара

И от пламени страданья".

Старый, верный Вяйнямёйнен,

С ним кователь Ильмаринен

Можжевельник тотчас режут,

Вяжут сети из мочалы;

Красят ивовой водою,

Ивовой корой скрепляют.

Старый, верный Вяйнямёйнен

К тем сетям поставил женщин.

Стали женщины у сети,

Сестры сети потянули.

И, гребя, уж едут с ними

Возле кос и островочков,

Возле скал и гротов семги,

У сиговых островочков,

Где камыш стоит, серея,

Где тростник разросся стройно.

Едут дальше, рыбу ловят,

Тянут невод, погружают,

Держат наискось порою,

Наклонивши его тянут:

Не поймали этой рыбы,

Несмотря на все старанье.

Тут вступили в воду братья,

Подошли к сетям мужчины.

Сети тянут и толкают,

Невод дергают и тащат

Возле рифов, по заливам,

Возле Калевы утесов:

Но поймать не могут рыбы

Той, что так была нужна им.

Щука серая не вышла

Из воды, из тихой бухты,

Из большой равнины водной:

Малой рыбе – петли крупны.

Стали жаловаться рыбы,

Щука щуке говорила,

Сиг сигу вопросы задал,

Семга спрашивала семгу:

"Или храбрые уж мертвы,

Калевы сыны погибли

Те, что сеть из льна вязали,

Невод делали из ниток,

Что баграми рыб пугали,

Палкой длинною стучали?"

Слышит старый Вяйнямёйнен,

Говорит слова такие:

"Храбрецы не умирали,

Калевы герои живы.

Мертв один, а два родятся,

И у них багры получше,

Ловят палкой подлиннее,