Песнь двадцать первая (продолжение)

Приречная битва

 
350

 Вспыхнули окрест зеленые ивы, мирики и вязы;

        Вспыхнули влажные трости, и лотос, и кипер душистый,

        Кои росли изобильно у Ксанфовых вод светлоструйных;

        Рыбы в реке затомились, и те по глубоким пучинам

        Те по прозрачным струям и сюда и туда заныряли,

355

 В пламенном духе томясь многоумного Амфигиея.

        Вспыхнул и самый поток, и, пылающий, так возопил он:

        «Нет, о Гефест, ни единый бессмертный тебя не осилит!

        Нет, никогда не вступлю я с тобой, огнедышащим, в битву!

        Кончи ты брань! А троян хоть из града Пелид быстроногий

360

 Пусть изженет; отрекаюсь их распрь, не хочу поборать им!»

        Так говорил, и горел; клокотали прекрасные воды.

        Словно клокочет котел, огнем подгнетенный великим,

        Если он, вепря огромного тук растопляя блестящий,

        Полный ключом закипит, раскаляемый пылкою сушью,

[160]

 –

365

 Так от огня раскалялися волны, вода клокотала.

        Стала река, протекать не могла, изнуренная знойной

        Силою бога Гефеста. Скамандр к торжествующей Гере

        Голос простер умоляющий, быстрые речи вещая:

        «Гера! за что твой сын, на поток мой свирепо обрушась,

370

 Мучит меня одного? Пред тобою не столько виновен

        Я, как другие бессмертные, кои троян защищают.

        Я укрощуся, о Гера владычица, если велишь ты;

        Пусть и Гефест укротится! Клянуся я клятвой бессмертных:

        Трои сынов никогда не спасать от суровой годины,

375

 Даже когда и Троя губительным пламенем бурным

        Вся запылает, зажженная светочьми храбрых данаев!»

        Речи такие услышав, лилейнораменная Гера

        Быстро, богиня, к Гефесту, любезному сыну, вещала:

        «Полно, Гефест, укротися, мой сын знаменитый! Не должно

380

 Так беспощадно за смертных карать бессмертного бога!»

        Так повелела, – и бог угасил пожирающий пламень.

        Вспять покатились к потоку прекрасно струящиесь воды.

        Так обуздана Ксанфова мощь; успокоились оба,

        Ксанф и Гефест: укротила их Гера, кипящая гневом.

385

 Но меж другими бессмертными вспыхнула страшная злоба,

        Бурная: чувством раздора их души в груди взволновались.

        Бросились с шумной тревогой; глубоко земля застонала;

        Вкруг, как трубой, огласилось великое небо. Услышал

        Зевс, на Олимпе сидящий; и с радости в нем засмеялось

390

 Сердце, когда он увидел богов, устремившихся к брани.

        Сшедшися, боги не долго стояли в бездействии: начал

        Щиторушитель Арей, налетел на Палладу Афину,

        Медным колебля копьем, изрыгая поносные речи:

        «Паки ты, наглая муха, на брань небожителей сводишь?

395

 Дерзость твоя беспредельна! Ты вечно свирепствуешь сердцем!

        Или не помнишь, как ты побудила Тидеева сына

        Ранить меня, и сама, перед всеми копьем ухвативши,

        Прямо в меня устремила и тело мое растерзала?

        Ныне за все, надо мной совершенное, мне ты заплатишь!»

400

 Рек – и ударил копьем в драгоценный эгид многокистный,

        Страшный, пред коим бессилен и пламенный гром молневержца;

        В оный копьем длиннотенным ударил Арей исступленный.

        Зевсова дочь отступила и мощной рукой подхватила

        Камень, в поле лежащий, черный, зубристый, огромный,

405

 В древние годы мужами положенный поля межою;

        Камнем Арея ударила в выю и крепость сломила.

        Семь десятин он покрыл, распростершись: доспех его медный

        Грянул, и прахом оделись власы. Улыбнулась Афина

        И, величаясь над ним, устремила крылатые речи:

410

 «Или доселе, безумный, не чувствовал, сколь пред тобою

        Выше могуществом я, что со мною ты меряешь силы?

        Так отягчают тебя проклятия матери Геры,

        В гневе тебе готовящей кару за то, что, изменник,

        Бросил ахейских мужей и стоишь за троян вероломных!»

415

 Так говоря, от него отвратила ясные очи.

        За руку взявши его, повела Афродита богиня,

        Тяжко и часто стенящего; в силу

[161]

 он с духом собрался.

        Но, Афродиту увидев, лилейнораменная Гера

        К Зевсовой дщери Афине крылатую речь устремила:

420

 «Непобедимая дщерь воздымателя облаков Зевса!

        Видишь, бесстыдная паки губителя смертных Арея

        С битвы пылающей дерзко уводит! Скорее преследуй!»

        Так изрекла, – и Афина бросилась с радостью в сердце;

        Быстро напав на Киприду, могучей рукой поразила

425

 В грудь; и мгновенно у ней обомлело и сердце и ноги.

        Оба они пред Афиною пали на злачную землю.

        И, торжествуя над падшими, вскрикнула громко Афина:

        «Если б и все таковы защитители Трои высокой

        Были, на брань выходя против меднооружных данаев,

430

 Столько ж отважны и сильны душой, какова Афродита

        Вышла, Арея союзница, в крепости спорить со мною!

        О, давно бы от грозной войны успокоились все мы,

        Град сей разруша, высокотвердынную Трою Приама!»

        Так говорила, – и тихо осклабилась Гера богиня.

435

 И тогда к Аполлону вещал Посидон земледержец:

        «Что, Аполлон, мы стоим в отдалении? Нам неприлично!

        Начали боги другие. Постыдно, когда мы без боя

        Оба придем на Олимп, в меднозданный дом Олимпийца!

        Феб, начинай; ты летами юнейший, – но мне неприлично:

440

 Прежде тебя я родился, и боле тебя я изведал.

        О безрассудный, беспамятно сердце твое! Позабыл ты,

        Сколько трудов мы и бед претерпели вокруг Илиона,

        Мы от бессмертных одни? Повинуяся воле Кронида,

        Здесь Лаомедону гордому мы, за условную плату,

445

 Целый работали год, и сурово он властвовал нами.

        Я обитателям Трои высокие стены воздвигнул,

        Крепкую, славную твердь, нерушимую града защиту.

        Ты, Аполлон, у него, как наемник, волов круторогих

        Пас по долинам холмистой, дубравами венчанной Иды.

450

 Но, когда нам условленной платы желанные Горы

        Срок принесли, Лаомедон жестокий насильно присвоил

        Должную плату и нас из пределов с угрозами выслал.

        Лютый, тебе он грозил оковать и руки и ноги

        И продать, как раба, на остров чужой и далекий;

455

 Нам обойм похвалялся отсечь в поругание уши.

        Так удалилися мы, на него негодуя душою.

        Царь вероломный завет сотворил и его не исполнил!

        Феб, не за то ль благодеешь народу сему и не хочешь

        Нам поспешать, да погибнут навек вероломцы трояне,

460

 Бедственно все да погибнут, и робкие жены и дети!»

        Но ему отвечал Аполлон, сребролукий владыка:

        «Энносигей! не почел бы и сам ты меня здравоумным,

        Если б противу тебя ополчался я ради сих смертных,

        Бедных созданий, которые, листьям древесным подобно,

465

 То появляются пышные, пищей земною питаясь,

        То погибают, лишаясь дыхания. Нет, Посидаон,

        Распри с тобой не начну я; пускай человеки раздорят!»

        Так произнес Аполлон – и назад обратился, страшася

        Руки поднять на царя, на могучего брата отцова.

470

 Тут Аполлона сестра, Артемида, зверей господыня,

        Шумом ловитв веселящаясь, гневно его укоряла:

        «Ты убегаешь, стрелец! и царю Посидону победу

        Всю оставляешь, даешь ненаказанно славой гордиться?

        Что ж, малодушный, ты носишь сей лук, для тебя бесполезный?

475

 С сей я поры чтоб твоих не слыхала в чертогах Кронида

        Гордых похвал, как, бывало, ты хвалишься между богами

        С Энносигеем, земли колебателем, выйти на битву».

        Так говорила; сестре не ответствовал Феб сребролукий.

        Но раздражилася Гера, супруга почтенная Зевса,

480

 И словами жестокими так Артемиду язвила:

        «Как, бесстыдная псица, и мне уже ныне ты смеешь

        Противостать? Но тебе я тяжелой противницей буду,

        Гордая луком! Тебя лишь над смертными женами

[162]

 львицей

        Зевс поставил, над ними свирепствовать дал тебе волю.

485

 Лучше и легче тебе поражать по горам и долинам

        Ланей и диких зверей, чем с сильнейшими в крепости спорить.

        Если ж ты хочешь изведать и брани, теперь же узнаешь,

        Сколько тебя я сильнее, когда на меня ты дерзаешь!»

        Так лишь сказала и руки богини своею рукою

490

 Левой хватает, а правою, лук за плечами сорвавши,

        Луком, с усмешкою горькою, бьет вкруг ушей Артемиду:

        Быстро она отвращаясь, рассыпала звонкие стрелы

        И, наконец, убежала в слезах. Такова голубица,

        Ястреба, робкая, взвидя, в расселину камня влетает,

495

 В темную нору, когда ей не сужено быть уловленной, –

        Так Артемида в слезах убежала и лук свой забыла.

        Лете, богине, тогда возгласил возвестительный Гермес:

        «Лета! сражаться с тобой ни теперь я, ни впредь не намерен:

        Трудно сражаться с супругами тучегонителя Зевса.

500

 Можешь, когда ты желаешь, торжественно между бессмертных,

        Можешь хвалиться, что силой ты страшной меня победила».

        Так говорил он, а Лета сбирала и лук, и из тула

        Врознь по песчаным зыбям разлетевшиесь легкие стрелы.

        Все их собравши, богиня пошла за печальною дщерью.

505

 Та же взошла на Олимп, в меднозданный чертог громовержца;

        Села, слезы лия, на колени родителя дева;

        Риза на ней благовонная вся трепетала. Кронион

        К сердцу дочерь прижал и вещал к ней с приятной усмешкой:

        «Дочь моя милая! кто из бессмертных тебя дерзновенно

510

 Так оскорбил, как бы явное ты сотворила злодейство?»

        Зевсу прекрасновенчанная ловли царица вещала:

        «Гера, твоя супруга, родитель, меня оскорбила,

        Гера, от коей и распря и брань меж богами пылает».

        Так небожители боги, сидя на Олимпе, вещали.

515

 Тою порой Аполлон вступил в священную Трою:

        Сердцем заботился он, да твердынь благозданного града

        Сила данаев, судьбе вопреки, не разрушит в день оный.

        Прочие все на Олимп возвратилися вечные боги,

        Гневом пылая одни, а другие славой сияя.

520

 Сели они вкруг отца громоносного. Сын же Пелеев

        В грозном бою истреблял и мужей, и коней звуконогих.

        Словно как дым от пожара столпом до высокого неба

        Всходит над градом пылающим, гневом богов воздвизаем:

        Всем он труды и печали несчетные многим наносит, –

525

 Так Ахиллес наносил и труды и печали троянам.

        Царь Илиона, Приам престарелый, на башне священной

        Стоя, узрел Ахиллеса ужасного: все пред героем

        Трои сыны, убегая, толпилися; противоборства

        Более не было. Он зарыдал – и, сошедши на землю,

530

 Громко приказывал старец ворот защитителям славным:

        «Настежь ворота в руках вы держите, пока ополченья

        В город все не укроются, с поля бегущие: близок

        Грозный Пелид, их гонящий! Приходит нам тяжкая гибель!

        Но, как скоро вбегут и в стенах успокоятся рати,

535

 Вновь затворите ворота и плотные створы заприте.

        Я трепещу, чтобы муж сей погибельный в град не ворвался!»

        Рек он, – и стражи, отдвинув запор, распахнули ворота.

        Многим они, растворенные, свет даровали; навстречу

        Вылетел Феб, чтоб от Трои сынов отразить истребленье.

540

 Рати ж троянские к городу прямо, к твердыне высокой,

        Жаждой палимые, прахом покрытые, с бранного поля

        Мчалися; бурно их гнал он копьем; непрестанно в нем сердце

        Страшным пылало свирепством, неистово славы алкал он.

        Взяли б в сей день аргивяне высоковоротную Трою,

545

 Если бы Феб Аполлон не воздвигнул Агенора мужа,

        Ветвь Антенора сановника, славного, сильного в битвах.

        Феб ему сердце наполнил отвагой и сам недалеко

        Стал, чтоб над мужем удерживать руки тяжелые Смерти,

        К дереву буку склонясь и покрывшися облаком темным.

550

 Тот же, как скоро увидел рушителя стен Ахиллеса,

        Стал; но не раз у него колебалось тревожное сердце.

        Тяжко вздохнув, говорил он с своей благородной душою:

        «Горе мне! ежели я, оробев, пред ужасным Пелидом

        В бег обращусь, как бегут и другие, смятенные страхом, –

555

 Быстрый догонит меня и главу, как у робкого, снимет!

        Если же сих, по долине бегущих, преследовать дам я

        Сыну Пелея, а сам одинокий в сторону града

        Брошусь бежать по Илийскому полю, пока не достигну

        Иды лесистых вершин и в кустарнике частом не скроюсь?

560

 Там я, как вечер наступит, в потоке омоюсь от пота

        И, освежася, под сумраком вновь в Илион возвращуся.

        Но не напрасно ль ты, сердце, в подобных волнуешься думах?

        Если меня вдалеке он от города, в поле увидит?

        Если, ударясь в погоню, меня быстроногий нагонит?

565

 О! не избыть мне тогда от сурового рока и смерти!

        Сей человек несравненно могучее всех человеков!

        Если ж ему самому перед градом я противостану?..

        Тело его, как и всех, проницаемо острою медью;

        Та ж и одна в нем душа, и от смертных зовется он смертным;

570

 Но Кронид лишь ему и победу и славу дарует!»

        Так произнес – и, уставясь на бой, нажидал Ахиллеса:

        Храброе сердце стремило его воевать и сражаться.

        Словно как смелый барс из опушки глубокого леса

        Прямо выходит на мужа ловца, и, не ведущий страха,

575

 Он не смущается, он не бежит при раздавшемся лае;

        Даже когда и стрелой иль копьем его ловчий уметит,

        Он, невзирая, что сам копьем прободен, не бросает

        Пламенной битвы, пока не сразит или сам не прострется, –

        Так Антеноров сын, воеватель бесстрашный Агенор,

580

 С поля сойти не решался, пока не изведал Пелида.

        Он, перед грудью уставивши выпуклый щит круговидный,

        Метил копьем на него и грозился, крича громозвучно:

        «Верно, надежду ты в сердце питал, Ахиллес знаменитый,

        Нынешний день разорить обитель троян благородных?

585

 Нет, безрассудный, бедам еще многим свершиться за Трою!

        Много еще нас во граде мужей и бесстрашных и сильных,

        Кои готовы для наших отцов, для супруг и младенцев

        Град Илион защищать, пред которым найдешь ты погибель, –

        Ты, и страшнейший в мужах, и душою отважнейший воин!»

590

 Рек – и сияющий дрот он рукою могучею ринул,

        И не прокинул: уметил его в подколенное берцо;

        Окрест ноги оловянная, новая ковань, поножа

        Страшный звон издала; но суровая медь отскочила

        Вспять от ноги; не прошла, отраженная божеским даром.

595

 Тут Ахиллес на подобного богу Агенора прянул,

        Пламенный; но Аполлон ему славой украситься не дал:

        Быстро похитил троянца и, мраком покрывши глубоким,

        Мирно ему от боя опасного дал удалиться;

        Сам же Пелеева сына коварством отвлек от народа:

600

 Образ принявши Агенора, бог Аполлон сребролукий

        Стал пред очами его, и за ним он ударился гнаться. –

        Тою порой, как Пелид по равнине, покрытой пшеницей,

        Феба преследовал, вспять близ глубокопучинного Ксанфа

        Чуть уходящего, – хитростью бог обольщал человека,

605

 Льстя беспрестанной надеждой, что он, быстроногий, нагонит, –

        Тою порою трояне, бегущие с поля, толпами

        Радостно к граду примчались; бегущими град наполнялся.

        Все укрывались, никто не дерзал за стеною, вне града,

        Ждать остальных и разведывать, кто из товарищей спасся,

610

 Кто на сраженье погиб; но в радости сердца, как волны,

        Хлынули в город, которых спасли только быстрые ноги.